— Всяко лучше, чем здесь, сэр. Я не могу оставить ее здесь одну. Она может помогать мне у горна, а может и сама взяться за молот, если на то пошло. Она сильная.

На вид она не была сильной. Она была тощей и измученной, ее изможденное лицо покрывали пятна сажи и копоти. Вест мог бы принять ее за мальчишку.

— Прости. Пайк, но мы отправимся не на прогулку.

Девушка схватила Веста за руку, когда он уже отворачивался.

— Здесь у нас тоже не прогулка. — Тон ее голоса удивил полковника: мягкий, нежный. — Мое имя Катиль. Я могу работать.

Вест посмотрел на нее сверху вниз, готовый высвободить руку, однако выражение ее лица кое-что напомнило ему. Никакой боли. Никакого страха. Пустые глаза, безжизненные, словно мертвые.

Арди. Кровь на ее щеке.

Вест сморщился. Воспоминание было подобно ране, которая никогда не залечится. Жара становилась невыносимой, все тело изнывало от неудобства, мундир наждаком терся о липкую кожу. Надо поскорее выбираться из этого кошмарного места.

Вест отвел глаза, покрасневшие от дыма.

— Ее тоже, — хрипло приказал он.

Лорсен хмыкнул.

— Вы шутите, полковник?

— Поверьте, я совершенно не в настроении шутить.

— Умелые работники — это одно дело; понимаю, что вы в них нуждаетесь. Но я не могу позволить вам просто взять и забрать тех, на кого упадет ваш взгляд…

Взбешенный Вест повернулся к нему. Его терпение лопнуло.

— Я сказал, ее тоже!

Если ярость Веста и произвела впечатление на коменданта, он не показал этого. Долгое время они стояли, уставившись друг на друга, а пот все стекал по лицу Веста и кровь громко стучала в висках.

Наконец Лорсен медленно кивнул.

— Ее тоже. Очень хорошо. Я не могу вам помешать — Он наклонился ближе. — Но архилектор узнает об этом. Он, конечно, далеко, и может пройти некоторое время, прежде чем он узнает, но рано или поздно он узнает, даю вам слово — И еще ближе, к самому уху Веста: — Возможно, в один прекрасный день вы неожиданно для себя вновь посетите нас, но уже для того, чтобы здесь остаться. Возможно, к тому времени вы подготовите для нас небольшую лекцию о плюсах и минусах штрафных колоний. У нас будет уйма времени, чтобы вас выслушать — Лорсен отвернулся. — А теперь забирайте моих арестантов и уходите. Мне надо написать письмо.

Дождь

Джезаль всегда считал, что хорошая гроза — это отличное развлечение. Капли дождя хлестали по улицам, стенам и крышам Агрионта, шумели в водостоках. Он радовался ливню, глядя в залитое дождем окно, когда сам сидел в тепле и сухости у себя дома. Дождь заставал врасплох молодых леди в парке, заставлял их визжать и волнующе облеплял мокрыми платьями их тела. Под дождем можно было бежать с друзьями, хохоча во все горло, из одной таверны в другую, а после обсыхать перед ревущим камином с кружкой горячего, приправленного пряностями вина. Дождь всегда нравился Джезалю не меньше, чем солнце. Но то было прежде.

Здесь, на равнинах, грозы были совсем иного рода. Они уже не походили на истерику капризного ребенка, на которую лучше всего просто не обращать внимания, и тогда она быстро кончается. Теперь это была холодная и убийственная, безжалостная и беспощадная, жестокая и неутомимая ярость бури; особенно если помнить, что ближайшая крыша — не говоря уж о ближайшей таверне — находилась в сотне миль пути отсюда. Дождь лил стеной, затопляя ледяной водой бескрайнюю долину. Крупные капли, словно камни из пращи, били по черепу Джезаля, падали на его открытые руки, уши, затылок. Вода струилась сквозь волосы и брови, ручейками стекала вниз по лицу, впитывалась в насквозь промокший воротник. Дождь сплошной серой пеленой скрывал от взгляда все, что находилось больше чем в сотне шагов впереди — хотя ни впереди, ни в любом другом направлении рассматривать было нечего.

Джезаль поежился и постарался пальцами выжать воду из углов воротника. В этом не было смысла, он уже промок насквозь. Чертов лавочник в Адуе заверял, что плащ абсолютно водонепроницаем. Стоил этот плащ немало, и Джезаль в нем очень хорошо смотрелся — как настоящий матерый путешественник. Но ткань начала пропускать воду почти сразу, едва упали первые капли, и уже несколько часов Джезаль ехал насквозь мокрый, словно забрался в ванну в одежде. Причем в очень холодную ванну.

В сапоги просачивалась ледяная вода, голени до крови стерлись о мокрые штаны, промокшее седло скрипело и хлюпало при каждом шаге его несчастной лошади. Из носа текло, ноздри и губы саднили, и даже повод терзал мокрые ладони. В особенности болели соски, как два островка мучительной боли в море неприятных ощущений. Все было невыносимо.

— Когда же это кончится? — мрачно пробормотал Джезаль, сутулясь и поднимая умоляющее лицо к угрюмым небесам. Дождь барабанил по его лицу, губам, глазам, и ему казалось, что для счастья не нужно ничего, кроме сухой рубашки. — Неужели вы не можете ничего сделать? — простонал он, обращаясь к Байязу.

— Что, например? — резко отозвался маг. По его лицу тоже текли струи дождя, вода капала с грязной бороды. — Вы думаете, мне все это доставляет удовольствие? Посреди великой равнины в черт знает какую грозу, в моем-то возрасте? Дожди не делают послаблений для магов, мой мальчик, они проливаются на всех одинаково. Я бы советовал вам привыкнуть к этой мысли и не стонать! Великий вождь должен разделять тяготы своих соратников, своих солдат, своих подданных, без этого он не завоюет их уважения. Великий вождь не жалуется. Никогда!

— Да чтоб они все провалились! — буркнул Джезаль вполголоса. — И этот дождь вместе с ними!

— Ты называешь это дождем? — По безобразному, изуродованному лицу Девятипалого расплывалась широкая улыбка.

Северянин ехал рядом с Джезалем. Когда сверху посыпались крупные капли, он, к немалому удивлению молодого человека, стащил с себя сначала заношенную куртку, а затем и рубашку, завернул их в непромокаемую ткань и поехал дальше полуголым, не обращая внимания на воду, сбегавшую потоками с его могучей спины, иссеченной шрамами. Он выглядел счастливым, как огромный боров в грязной луже.

Джезаль вначале счел такое поведение еще одной возмутительной демонстрацией дикости. Нам еще повезло, что абориген соблаговолил остаться в штанах, подумал он. Однако когда холодный дождь стал просачиваться сквозь плащ, Джезаль засомневался. Вряд ли без одежды он бы замерз и промок еще больше, чем сейчас, зато точно избавился бы от мучительного трения влажной ткани. Девятипалый ухмыльнулся, словно прочел его мысли:

— Моросит немного, только и всего. Солнце не всегда светит. Надо смотреть правде в глаза!

Джезаль скрипнул зубами. Если он еще раз услышит, что надо смотреть правде в глаза, он проткнет Девятипалого своим коротким клинком. Чертов полуголый дикарь! Достаточно того, что приходилось ехать, есть и спать на расстоянии сотни шагов от этого пещерного жителя, но выслушивать его идиотские советы — такое оскорбление почти невыносимо.

— Черт бы побрал эту безмозглую скотину! — пробормотал Джезаль.

— Если дело дойдет до драки, ты будешь счастлив, что он рядом с тобой.

На Джезаля искоса смотрел Ки, покачиваясь взад-вперед на сиденье поскрипывающей повозки. Дождь прилепил его длинные волосы к исхудалым щекам, белая кожа блестела от влаги, отчего ученик мага казался еще более бледным и болезненным.

— Кто спрашивал твоего мнения?

— Тому, кто не хочет слушать чужих мнений, лучше держать свой собственный рот на замке. — Ки указал кивком на спину Девятипалого. — Это же Девять Смертей! На Севере его боятся, как никого другого. Он убил людей больше, чем чума.

Джезаль угрюмо посмотрел на северянина, мешковато сидевшего в седле, немного подумал и презрительно хмыкнул.

— Меня он нисколько не пугает, — ответил он громко, но все же так, чтобы Девятипалый не мог его услышать.

— Готов спорить, ты ни разу не обнажал клинка по-настоящему, — фыркнул Ки.

— Могу сделать это прямо сейчас! — прорычал Джезаль с самым грозным видом.